Алексей Турчин. «Мои встречи с Павлом Петровичем Леоновым»

Первый раз я ехал к Леонову на грузовике. Это было в 1997 году, в августе. Я волновался перед долгой поездкой и не спал. Ехали мы медленно, по карте и по путаным объяснениям самого Павла Петровича: Сначала до Вознесенья, потом до Воскресения, потом направо и т. д. в том же духе. Но объяснения оказались правильными и мы приехали к заброшенного вида деревне, стоявшей на холме над рекой. Спросили местного жителя, как найти Леонова. Он неопределенно указал в сторону кустов, росших вдоль забора.

Густые кусты, зной, кузнечики, нависающие огромные деревья и в них кричащие грачи - эту картину, наверно, помнит каждый, кто был у Леонова. Пройдя эти заросли, мы с водителем подошли к расшатанному забору, за которым было некое подобие укороченного домика. Там все было глухо, только лаяла собака. Я в недоумении остановился перед калиткой, не наблюдая признаков жизни. Затем собрался с духом и стал кричать: «Павел Петрович! Павел Петрович!» Через бесконечно долгое время дверь открылась, и на пороге появился сам Леонов, который сказал свое знаменитое «Ara» - «Ara, приехали. Здравствуйте». И затем стал загонять в дом вырвавшуюся оттуда псину типа овчарки.

Леонов - маленького роста, в грязном, в красках, пиджаке, в полусломанных очках. Очень смуглое лицо, изрезанное морщинами и покрытое щетиной, бесцветные волосы. Потом из дома вывалилась пьяная Зина, жена Леонова, и, распевая песни, стала бродить по двору. С руганью и тумаками он загнал и ее в дом и запер. Я был в легком ужасе.

Леонов пустил нас во двор и сказал: «Сейчас», пошел в дом и вышел с рулоном картин. Я уже бывал у самодеятельных художников и ожидал чего-то совершенно другого: долгих чаепитий, бесконечных разговоров, обмена любезностями и т. д. Мама меня предупредила: у Леонова чаем не угощают, но я в это как-то не поверил. Теперь я понял, что развлечений и приятного общения ждать не стоит: Леонов сразу приступил к торговле своими картинами. Он расстелил их, как коврики, на земле и назвал цену. Среди картин была одна большая - «Меховицы» 2x3 метра - за ней мы и ехали на грузовике. Картины в тот момент на меня впечатления не произвели, я был в шоке от ситуации. Все общение с Леоновым заняло час, но я чувствовал себя чрезвычайно утомленным, и попросил водителя заехать в ближайший городок за пивом и едой, чтобы снять стресс. В последующем я часто ездил к Леоновым, свыкся с его обстановкой, стал подолгу общаться с ним, не уставая. Леонов стал для меня явлением природы, которое я принимал таким, как оно есть.

Но с тех пор мне регулярно снится один и тот же сон: с бесконечным трудом, по каким-то запутанным дорогам я пробираюсь к Леонову, как к какому-то заколдованному лешему. И всякий раз это приобретает черты кошмара: например, оказывается, что вместо картин он нарисовал только цветные квадраты, а я их должен купить.

Другой примечательный визит к Леонову состоялся летом 1999 года, в день, когда было солнечное затмение, и все ожидали конца света. Я был в компании со своим другом. Все небо было затянуто облаками, но когда мы вошли к Леонову на участок, в тучах открылся просвет, и мы увидели серп солнца, прикрытого наполовину луной. На обратном пути разразилась страшная гроза.

Я привык общаться с Леоновым, и служил для многих проводником в его мир. Со мной приезжали иностранцы, журналисты, телевизионщики. По большому счету снимать в Меховицах особенно нечего, и я знал все выгодные ракурсы наперечет. Я знал, и какие вопросы задавать Леонову, чтобы он рассказал интересно. Он много повествовал о своей жизни, живо вспоминая все свои обиды и дословно цитируя письма в ЦК. Он пел песню «Когда б имел златые горы», стоя на обрывистом берегу реки, на фоне заката. На вопросы художественного порядка так отвечал: «Как вы выбираете краски?» - «Ну, как? То, что зеленое, крашу зеленым, красное - красным; какие есть краски, такие и использую». У Леонова очень богатый и тонкий колорит, даже из трех красок он может сделать очень привлекательное сочетание. Поэтому очевидно, - то, что он говорит, не совсем правда. Но его сознательный ум никак не связан с тем в нем, что является собственно художником. Максимум, чего от него можно добиться - это объяснения сюжетов. Но его творческая часть остается недоступной.